Стихи о великих ученых: Джордано Бруно (1548-1600)

Баллада об отречении Джордано

Фазиль Искандер

Отрекаюсь, господи Иисусе,
Отрекаюсь, хмурый Магомет.
С разумом, как с дьяволом, в союзе
Утверждаю: благодати нет.

Нет в Иерусалиме Иордана,
Есть обыкновенная река.
Неаполитанец, я, Джордано,
Утверждаю: истина горька.

Если видишь все с небесной кручи,
Если ты придумал забытье
Здесь в груди Джордано, всемогущий,
Что тебе неверие мое?!

Я ли прочертил железом веху?
Я ли озарил кострами век?
Ты помочь не можешь человеку,
Как тебе поможет человек?

Верующих веру не нарушу,
Но и раб, что входит в божий храм,
Темное сомненье прячет в душу,
Верует с грехами пополам.

Потому что страшно человеку,
Думает живое существо,
Звездную оглядывая реку:
Неужели нету ничего?..

Отрекаюсь! Будут вечно трусы
Взорами глотать пустую синь.
Отрекаюсь, господи Иисусе.
Совесть мне ответствует: «Аминь».

И неверие, огромное, как вера,
Передам я брату своему,
Потому что совесть — это мера,
Большего не надо никому.

Но, сойдя с заоблачных кочевий,
Самодержца сдерживая тик,
Ты воскликнешь, господи, во гневе:
«На костер, — прикажешь, — еретик!»

Что же я отвечу? Был я молод,
Занималось утро в серебре,
Но за твой пронизывавший холод
Я готов согреться на костре.

Знаю, у огня столпится оголь,
Руки греть и бормотать: «Иисус…»
«Господи, на одного не много ль?» —
Я подумаю и с дымом вознесусь.

Снова раб возьмется за тележку,
Но, преданье смутное храня,
Юноша подымет головешку
И прикурит молча от огня…

Он близ Неаполя родился,

Сначала в частной, позже в школе

Доминиканцев он учился.

Потом вступил Джордано в братство,

Чтоб светской жизнью наслаждаться,

В монастырях не запрещали,

Античных авторов читать,

Тогда Коперник был в запрете.

За ересь можно пострадать.

Но Бруно в годы молодые,

Сумел Коперника достать,

А позже Кеплеру об этом.

Решил письмо он написать.

Отцы святые, между прочим,

Любили диспуты творить,

И кто хоть в чём имел сужденье

Мог в еретики угодить.

Мол еретики- все невежды,

И стал Бруно им возражать.

Что еретик древнейший Арий,

Христа обычным человеком,

Не побоялся называть.

А тут Эразм ему попался,

Он примечаний начитался,

В суд к инквизиторам попал,

Из монастыря Бруно бежал.

Семнадцать лет Бруно скитался,

По городам и разным странам.

Не плавал лишь по океанам,

И вот Венеция, громады

Полупустых всегда домов

Дворцы купцов, аристократов,

И корабли со всех миров.

Тут книгу первую издал.

Затем он в Падую попал.

Потом уехал он в Женеву.

Где рай надеялся найти.

Те Кальвинисты утверждали,

И даже лозунг написали

«Свобода совести, свобода убеждений»

Бруно узнал, что кальвинисты,

Еретиков нещадно жгут.

И о своей святой природе,

Они как все монахи врут.

И вновь побег, теперь Тулуза.

А в нём есть свой университет.

Два года был он там профессор.

Подвёл его менталитет.

Он лекции читал так страстно,

Но это ведь всегда опасно.

Религию назвал он — яд.

И изгнан был, так говорят.

Теперь он в Англию подался,

Но долго там не задержался.

Шесть лет скитался в Магдебурге,

Затем вновь в Падуе живёт,

И вновь в Венецию плывёт.

А там патриций Мочениго

Агент по ересям в Совете,

Держалось это всё в секрете,

К себе Джордано поселил,

И научить его просил,

Новейшим философским взглядам.

Потом его арестовал,

А в Рим донос свой отослал.

В Венеции свои порядки,

Им папа Римский не указ.

Но всё же выдали Джордано,

Додж сдал его на этот раз.

А инквизиторы хотели,

Чтоб отреченье подписал.

Бруно был твёрд в своих воззреньях,

И ересь гордо отрицал,

В келье монашеской тесной

Вновь догорает свеча.

Истина здесь неуместна,

Знаешь, но нужно молчать.

Книги заветные пряча,

Знания копит монах.

Пусть отвернулась удача,

В сердце не властвует страх.

«Солнце — звезда, во вселенной

Множество разных миров».

Он не вставал на колени,

Не предавал своих слов.

Перед невежеством диким

Он отступать не привык.

Вязли в ушах его крики:

«Будешь сожжен, еретик!»

Не уступил даже смерти…

Он ко всему был готов.

Минуло много столетий —

Памятник. Площадь Цветов.*

Он признан был еретиком,

за что сожжён публично.

Все папы, вспомнив о таком,

его клеймили лично.

Горит, горит костер Джордано Бруно,

Немеркнуще пылает сквозь века,

Как будто в океане бурном

Огонь

неугасимый маяка.

Для непокорных,

неподкупных,

гордых,

Принявших с грязным лицемерьем бой,

Наперекор

всем лживым уговорам,

Он светит

путеводною звездой…

И гибнет мракобесие

от света,

И вокруг Солнца

вертится планета.

За то, что в мире мириады звезд —

далеких солнц, непостижимых взором, —

через костер в небытие уйдешь

под дикий гогот Кампо деи Фьори.

Под тихий шелест мантий палачей

сожжешь себе до черных углей крылья…

И на ветрах прозрачнейших ночей

душа прильнет пылинкой к звездной пыли.

Что думал Джордано, идя на костер?

За десять лет все связи оборвались…

Но инквизиторы невольно удивлялись,

Что был улыбкой встречен приговор.

Темны года увечий и мучений

В застенках у ревнителей Христа…

Что думал он, взирая свысока

На лицемерие «святых» нравоучений?

О чём мечтал учёный зрелых лет,

За Истину отдавший жизнь и благо?

Откуда сила духа и отвага,

Украсившие твёрдостью ответ?

Бог — вся Вселенная, и нет иного Бога.

Как не осмыслить истины простой???

Мозги людей покрыты рыжей ржой

И меркнут у церковного порога.

Нельзя отречься от того, что понял.

Нельзя просыпать мирозданья соль.

Над правдою не властны смерть и боль.

Еретиком быть слабый не достоин.

А десять лет допросов и пристрастий

Пред Вечностью — всего лишь краткий миг,

Ведь людям был для правды дан язык,

А не для лжи, хранящей от напастей!

Джордано зачитали приговор,

В последний раз отречься предложили…

«Бог — вся Вселенная, вы что не уяснили?» —

Ответил он, окончив разговор.

Дорога к аутодафе. Уже светает.

Телеги скрип висит над мостовой.

Сопровождает Бруно черный рой

Считающих, что им Христос внимает.

«Не отрекусь!» — и твёрдый шаг вперёд.

Взмах факела — и хворост ярко вспыхнул.

В веках себе он памятник воздвигнул,

За Истину взойдя на эшафот.

В бессмертие возводит только подвиг.

Джордано Бруно

Людмила Фершукова

Как страшно быть освистанным толпой,
Лишь только оттого, что ты другой.
Как страшно на костре вражды гореть,
Когда на смерть твою пришли глазеть,
В отчаянье немом взирать окрест
Но все ж нести познанья тяжкий крест.
Они когда-нибудь тебя поймут,
Но долгие века еще пройдут,
И бури над планетой прошумят,
И станет богом тот, кто был распят.
А идолов, которым гимн поют,
С веселым смехом в щепки разобьют.
Ту истину, за что ты жизнь отдал,
Мой сын случайно только что узнал:
Земля не центр Вселенной, а планета.
А мы, наверное, забыли это.Джорджано Бруно

Любовь Лещинская

Меня пригвоздили к столбу и сожгут.
Костер будет долго гореть.
И я превращусь постепенно в золу,
И будет зола после тлеть…
Под пытками страшными не отрекусь!
Сильнее тюрьмы — знаний свет!
Пусть в Лету* безмолвия я окунусь,
Душе — наказания нет!
И сотни столетий, и сотни имён
Пройдут, словно тени. Земля
Продолжит движение… Снова рожден
В другом теле — жить буду я!*Лета — река забвения

Джордано Бруно

Я — уже не пророк.

Не ученый. Не инок.

Кто-то крикнул: «Обман!»,

Не дослушав слова.

Свиток смявший в комок,

Камнем бросил мне в спину,

И медвежий капкан

Пододвинул к ногам.

Я теперь — еретик.

Помесь вора с инкубом,

Расколовшая пласт

Отвердевших сердец.

Мой предатель был тих

И любезен. Но грубым

Облеченный во власть

Был святейший отец.

Я — уже на костре.-

Награжден за заслуги.

Вместо звона монет —

К небесам на пути.

Не прощённый мне грех

Лижет пламенно руки,

Прошипев в тишине

Мне: «Джордано, прости!»

Я связан, но глаза свободны!

И, бросив взор из-под чела,

Я вижу, зритель неугодный:

Земля чарующе кругла!

Вдали — рассветная полоска.

Светлей костра она горит!

Земля кругла, но мыслит плоско,

Не понимая, что творит.

Но сквозь запретные каноны,

Сквозь святость рабской простоты

Мой прах прорвётся опалённый

И оживит немые рты!

Среди всеобщей слепоты

Пытаясь мрак развеять ночи,

Он был с Природою на ты,

Но с современниками — склочен.

С натурой дерзкой бунтаря,

Не преклоняя гордой шеи,

Он как Коперник втихаря —

Не хоронил свои идеи.

Таков характер — ну так что ж?

Не миновать ему расплаты —

Как Леонардо — не был вхож

Он в королевские палаты.

И, одинокий средь людей,

Был предан и в костер повлёкся…

Но, как трусливый Галилей

Не отступил и не отрёкся!

Долой эпохи ложных представлений!

Из тьмы веков наука вышла в свет.

Не может быть невежества сомнений —

На всё наука может дать ответ.

Быть может, так сказал Джордано Бруно,

Поставив Землю в общий ряд планет.

И нервы инквизиторов, как струны,

В ответ на то звучали словом «Нет!»

— Земля не в центре мира и Вселенной?

Да что за ересь ты несёшь, юнец?

А он им снова: «В этом нет сомнений!»

Они ему: «Тогда тебе конец».

Полна земля кострами инквизиций.

В одном из них конец и Бруно ждал.

Но он своих не изменил позиций,

Другим свою идею передал.

Идею ту пополнил Галилео.

Костёр нашёлся б, только жизнь важна.

Чтоб не сгорела вместе с ним идея,

Шептал: «А всё же вертится она».

Коперник жизнью мог бы поплатиться —

Труды сгорели, сам он не убит.

К своим расчетам смог он возвратиться

И рассчитал параметры орбит.

Горит на площади Цветов костёр,

не всякий зритель к этому привык.

Там не убийца, не грабитель, вор,

а в пламени -приговорённый еретик.

Он сана был лишён, монаха,

так верил в то, что мир необозрим.

В огонь костра взошёл без страха,

окутал чёрный дым Священный Рим.

Прижат к кресту тугой удавкой пут,

вот может привести к чему «крамола».

«Без крови казнь»- решает светский суд,

умыли руки слуги папского престола.

Презрел Джордано взятый на себя обет,

Вселенной осознал он бесконечность,

их так неисчислимо- этих звёзд, планет,

вокруг Земли -необозрима вечность.

Не каждый даже мог мечтать о том,

но дум каких мыслителей тех сила,

тогда соединились вместе в нём:

вокруг оси вращается светило.

Так на костёр взошёл великий гений,

он принял все страдания и муки,

не отказался от своих воззрений,

стал символом свободомыслия в науке.

Всё подтвердилось через сотню лет,

мы повторяем это ныне, в век из века:

(кто казнь вершил- их в памяти уж нет)

«Огонь не опровергнет мысли человека!»

Горел костер, душа пылала,

И тело превращалось в прах…

Так церковь споры разрешала

В средневековье, сея страх.

Да, он сгорел. Да, тело бренно.

Но правда продолжает жить.

Земля — лишь часть большой Вселенной.

Как он посмел это твердить?!

Он не боялся ни изгнанья,

Ни быть непонятым толпой.

Один приют, другой, скитанье…

На Родине своей — чужой.

Но годы шли, менялись взгляды.

Наука двигалась вперед.

Его признали, и в награду

Он в бронзе новый век живет.

Какой там купол, центр мирозданья?!

Всю Веру вдруг низвергнул до нуля —

Он еретик, ничтожное созданье!

Как под ногами не горит земля!?

Терпеть такое, даже пусть учёный,

Он не имеет право попирать,

Выкрашивая «белое» вдруг «чёрным»,

И сына Бога — магом называть!

На Веру замахнулся и на Бога,

Заклятый сразу стал для церкви враг.

И через край уж рассыпались догмы,

Для «ловчих ведьм» указывая знак.

Никем не понят, всеми лишь осмеян,

Не отрекаясь, принял приговор.

Мечтаешь переплюнуть Галилея?

Тогда, Джордано, ждёт тебя костёр!

Проверишь бесконечности Вселенной,

Узнаешь, как там вертится Земля…

За отреченье, хочешь клад бесценный?

Иль жизнь есть запасная у тебя.

Тебя в веках навряд ли оправдают,

Но не отрёкся — на костре горит…

—

То место казни каждый помнит, знает,

Там ныне ему памятник стоит.

Вращаются шары небесных тел

Сквозь синюю, безчувственную вечность.

Он мог бы без труда, как Галлелей

От знания научного отречься,

Смирившись с ложью, жить вполне беспечно

Он мог бы… Да вот только не сумел.

Был в жизнь он так безудержно влюблён!

Но истина была ему дороже!

Тупых зевак насмешливые рожи

Глазели на него со всех сторон.

И беспощадно подступал огонь,

Скользя по беззащитно нежной коже.

Кто был распят за веру на кресте,

Оставшись предан своему миссии,

Теперь на нас во всей своей красе

С икон взирают ликами святыми.

Но всё же путь мне освещает имя

Сожжённого за правду на костре.