Хатынь
Александр Рачков
Хатынь. Белорусской трагедии грех.
Его не забыть, не изгладить.
Не в праве простить человечеству тех,
Кто смог на земле так нагадить.
Не стоит вину возлагать на войну —
Войну развязали фашисты,
А также пусть с ними разделят вину
Украинские нацисты.
Тот мартовский день в сорок третьем году
Принёс непомерное горе.
Их сто сорок девять душ в жарком аду
Горело, закрытых в неволе.
Каратели гнали людей из домов,
Сгоняя в амбар за деревней.
Эсэсовцы тут же палили их кров,
Лишая надежды последней.
Согнали людей и закрыли амбар,
Соломой его обложили,
Облили бензином, и вспыхнул пожар,
А крик пулемётом гасили.
Горела деревня, амбар догорал,
Округа не знала такого,
А зверский «союз» всё живых добивал
Без сожаленья людского.
Тот мартовский день в сорок третьем году
Стал мерой военного зверства.
Их сто сорок девять душ в жарком аду
Погибло. Урок изуверства.
Всех жертв на Хатыни нам не позабыть,
Сердца их ещё не остыли.
Слышишь? Это, дёргая памяти нить,
Звонят колокола Хатыни.
Хатынь
Анатолий Пименов
Под ногами отёкшими плавилась грязь,
Только в небе печально плывут журавли,
Над деревней затишье да люди, крестясь,
В раз последний глядят на небес корабли.
Только гонят быстрее, быстрее ещё!
Непонятно пока, но становится ясно —
Ад возможен земной: также там горячо!
Капли катятся вниз, ярко красным
Вспыхнул старый сарай, а оттуда кричат
И рыдают, и стонут, стеной стоит плач,
А навстречу метлою мести их хотят,
Управляет огнём в чёрной форме палач.
Кто-то вырвался — лёг, а за ним ещё двое,
Детский крик докатился до самого солнца,
Дым закроет глаза всем и в вечном покое
Загорелись в деревне простые оконца.
И услышало небо — упало на крышу,
И рассыпались брёвна — народ побежал,
Только им не уйти, не уйти даже мыши —
Пулемётчик до ночи их в лес не пускал.
Плюнув в землю, ушли, на руинах амбара
Появился, как тень, одинокий старик,
Обошёл пепелище, дышащее паром,
Он нашёл, что искал, полетел в небо крик.
И держа на руках обожженное тело,
Он смотрел в почерневшие эти леса,
Да упал в эту грязь, не обдумывать цели,
Он рыдал, проклиная в ночи небеса.
Хатынь
Валентина Коркина
Пахнет дымом над Хатынью,
И по воздуху — зола.
И от боли сердце стынет:
Всё звонят колокола…
Иностранные туристы
Погасили голоса.
Приумолкли их транзисторы,
Призадумались глаза.
Рядом девушка.
Со вздохом
И с акцентом говорит:
— Из Берлина я. Мне плохо.
У меня душа болит.
А лицо — белее мела,
Вспухли жилки на висках.
И на землю вдруг осела
На подогнутых ногах.
Помогла я встать ей.
Встала.
И руками развела:
— Это просто я устала,
Довели колокола…
Как вы, русские, жестоки!
Ведь война давно прошла,
А у вас — подумать только! —
Всё звонят колокола…
Что в ответ сказать?
Застыла
В горле горькая зола.
Дымом пахнет над Хатынью.
Говорят колокола.
*В основу стихотворения положен реальный факт.
Хатынь
Валентина Мегельбей
Здесь также шумят березы,
Сизый клубится дым,
Только не высохнут слезы —
Слезы деревни Хатынь.
Горькие слезы за теми,
Кто не придет сюда,
И не споет, со всеми
Песню свою у пруда.
Кто никогда не спляшет,
И не заговорит,
Поле весною не вспашет,
В тихой беседе молитв…
Жизнь не прожИта — убита
Пепел и серый гранит
149-надпись на плитах,
Счастье людское молчит.
Звезды смущаясь в небе горят,
Где-то хлеба не скошены —
Только Хатынь не поднимет ребят
Заживо, люто сожженных.
Небо пылало с землею
Жалобный детский крик,
Слезы мешались с кровью
Малыш горел и старик.
В стонах людских от пожара —
Рухнули двери сарая,
Мать не успела, не добежала —
Сына собой прикрывая…
Жалобно иволга крикнет
Умоется утром земля,
Здесь никогда не скрипнет
Тихий скрип «журавля».
Здесь никто не напьется
Родниковой водицы.
ПлИты вместо колодца
Закрыли ее даже птицам.
Пепел, сизый пепел
До боли жалобный звон
Меня в те годы не было
Но я слышу Хатыни стон…
Хатынь
Валерий Ильинов
Поразило поле красотою.
Жаворонки в песне залились.
И такое небо надо мною,
Будто только радость дарит жизнь.
Ах вы травы, как вы шелковисты,
Вымахали, добрые, стеной…
Не пугали вас снарядов свисты,
Не палились вы слепой войной.
Жизнь кругом привольная, а рядом —
Боль людская — уголок земли,
Уничтоженный свинцовым градом,
Где дороги скорби пролегли.
Здесь когда-то тоже жизнь кипела,
Раздавался громкий детский смех,
Но война, как туча, налетела,
Уничтожив поголовно всех.
Вместо изб — надгробия из камня.
Словно из земли идущий стон,
И, почти лишающий сознанья,
Раздается колокольный звон.
В нем я слышу вечное проклятье
Всякому насилию и злу.
Люди! Люди! Будьте всюду братья,
Не живите всяк в своем углу.
Жертв безмерных, боли не забудьте.
Кровь людская в жилах не остынь!
И к земле родной добрее будьте,
Помня слово вечное — Хатынь.
Хатынь
Владимир Сурнин
Хатынь — деревня в Беларуси, уничтоженная 22 марта 1943 года карательным отрядом в составе 118-го полицейского батальона Организации Украинских Националистов (ОУН). В отместку за убийство партизанами нескольких немецких военнослужащих, пособники фашистов сожгли заживо или расстреляли 149 жителей Хатыни, в том числе 76 детей.
Здесь тишиною режет уши,
И до сих пор, белей, чем мел,
Берёзы мечутся, как души,
Что вырвались из детских тел.
Экскурсоводы говорили,
И не жалели скорбных слов,
Как немцы жителей спалили,
Сарай закрывши на засов.
Как становились мертвецами
Все, кто ещё хотели жить.
И что кричали полицаи
В ответ на просьбу пощадить.
Нет, это было не случайно,
Но почему, скажите мне,
Так долго сохраняли в тайне,
Кто был с фашистом наравне?
Найдите вескую причину
Чтоб затыкать потомкам рот.
Убийцы были с Украины?
Так это же не весь народ.
Там тоже рушили святыни,
И погибал и мал, и стар.
И были ведь свои хатыни,
Свой холокост и Бабий Яр.
Но правду оттерев небрежно,
Чтобы потрафить землякам,
Дал укорот негласно Брежнев
Историкам и острякам.
Молчала эти годы пресса,
И вот уже, сжигая нас,
Кричат каратели в Одессе,
Горят и Харьков, и Донбасс.
Когда в избе дым коромыслом
И если страшно одному,
Истории ловите смыслы —
Она подскажет,что к чему.
Хатынь
и звенит непрерывно колокол.
Здесь когда-то, зажав в кольцо,
всех накрыло горящим облаком.
Камни выпили горечь слёз.
Пережить всё пришлось и выстрадать.
В дождь стоит старик и мороз
всё пытаясь постигнуть истину.
Чуть живое своё дитя,
он из полымя смерти выхватил
и застыл, миг один спустя,
по неведомой чьей-то прихоти.
Отпечатался миг судьбы
всех сожжённых живьём, повешенных…
Подвиг смелости и борьбы
в свитки вечные небом внесены.
И застывший, упрямый взгляд
без смиренья, не просит милости.
Смотрит в Вечности водопад
и жестокости вражьей дивится.
В холод зимний бронёй согрет,
летом — солнцем, -за души молится
тех, чей в пепле остался след,
под покров уйдя Богородицы.
Хатынь
Хатынь.
Это случилось когда-то.
Остынь…
Временем не сотрётся
та боль.
Сотни невинных жизней —
в огонь.
Колокол бьёт набатом.
Прости…
Стёрли Хатынь когда-то
с земли.
Память кровавой змеёю —
всегда,
так напитав собою
года…
Хатынь
Ирина Коротеева
Иссякли реки, высохли колодцы,
Полны озера не прохладой — пылью,
Вода ключом в источниках не бьется,
Деревья к небу тянутся бессильно.
В багровых бликах виделось мальчишке:
Сжигает солнце белую пустыню.
И было страшно, было больно слишком,
В горящей хате посреди Хатыни.
Толпы безумной малою частичкой
Он бился в бревна, пальцы обдирая,
Стучало сердце птичкой-невеличкой,
О будущем не ведая, не зная.
«Ведь ты все можешь, Боже Всевеликий!
Будь милосерден и останься с нами!».
Но равнодушно пожирало крики
Безжалостное, яростное пламя.
Пытаясь сбросить жаркую солому,
Стонали изувеченные стены,
На плечи саван плачущему дому
Набрасывало небо постепенно.
Но вдруг среди обуглившихся балок,
Мальчонка щуплый в полный рост поднялся.
Был обожжен и ранен, но не жалок:
В лицо он палачам своим смеялся!
Взметнулась обгорелая рубаха
От ветра, словно ангельские крылья,
И затряслись каратели от страха,
Всё больше свирепея от бессилья.
Под беспощадной очередью хлесткой
Мальчишка пал, захлебываясь кровью,
И виделись в последний миг березки,
Склонившиеся тихо к изголовью.
И адовым очищены горнилом,
Освободившись от земных страданий,
Сто сорок девять душ прощались с миром,
Великодушно этот мир прощая.
А сто пятидесятой срок не вышел —
Старик очнулся возле пепелища
И, ничего не видя и не слыша,
Пополз к своим на скорбное кострище.
И на холодном призрачном рассвете
Средь груды тел, растерзанных войною,
Нашел сынка — висели ручки-плети.
Отец упал тяжелой головою…
И, груз бесценный на руки поднявши,
Побрел, шатаясь, над ребенком воя.
Один живой среди безвинно павших,
Седой отец убитого героя.
Светлы весной рассветы над Хатынью.
И колокольный звон — слезой Господней.
Пред павшими, под бесконечной синью,
Колени преклоняю я сегодня…
Хатынь
И контуры бывших крестьянских дворов,
Полесье, берёзки, небесная синь —
Всё это, как прежде, зовётся Хатынь.
Спокойный и тихий кусочек земли,
Который когда-то фашисты сожгли,
Лишь колокол скорбно звучит в тишине
По тем, кто сгорели невинно в огне.
Так тихо и мирно, земная краса! —
Ушедшие в небо детей голоса…
Полесье, берёзки, небесная синь —
Всё это, как прежде, зовётся Хатынь.
Хатынь
Наталия Соболева 2
От боли плакала земля.
Пылал сарай, кричали люди…
Моля окститься палача,
Моля у Господа о чуде…
Второй уж год, как шла война.
В деревне люди жили в страхе.
Из под земли,как сатана,
Врывался враг с оружием в замахе…
Никто не знал, какой исход их ждёт…
В надежде прятали детей в подвалах,
А в мыслях думали, а может обойдёт?
Не будет проливаться кровь, как будто лава?..
Каратели придумали жестокий план.
Они от смерти получали наслаждение.
И на заре, загнав людей в капкан,
Их заперли в сарае, без права на спасение…
Там были все… и старики, и дети…
Их заперли и просто подожгли.
От жара, дыма, люди были в бреде,
Напором сотни тел, смогли все ж дверь снести..
А враг стоял, держа людей на мушке,
Патронов на бегущих не жалел…
И оказались вновь они в ловушке
Ведь расстреляли всех, кто не сгорел…
Потом они сожгли все хаты
И дьявольский огонь, пылал у них в глазах…
На плечи вскинув автоматы,
Ушли… устроив танцы на костях…
Всего спаслось порядка шестерых:
Кого-то мать прикрыла своим телом.
И умирая прошептала: «Сынок не шевелись»…
Он так и пролежал, под вражеским расстрелом…
Кого-то враг подумал, что убил
И стиснув зубы ждали дети их ухода,
А смерти призрак рядышком ходил…
Наверно ожидал другого он исхода…
Один из взрослых лишь сумел спастись
Он потерял сознание от боли…
Очнувшись бормотал: «Сыночек отзовись!
Клянусь, остался жив я поневоле»…
Хатынь — деревня та звалась…
Война оставила на этом месте пепелище…
Душа людская в небо вознеслась,
Не по зубам она проклятому кострищу…
Там день и ночь звонят колокола
По всем погибшим беспричинно.
От боли плачет до сих пор земля
Хатынь — теперь ты братская могила…
Пепел Хатыни
Наталия Юрьевна Иванова
Горько над пеплом кружатся птицы…
Каждой весною сюда прилетая,
К хатам стремилась аистов стая…
Где же их гнезда? Где же те крыши?
Птичьего крика никто не услышит.
Не зеленеют весною деревья.
Выжжена мирная эта деревня.
Не прорастет даже горькой полынью
Пепел, что звался прежде Хатынью…
Пусть же трагедия не повторится!
Пусть возвращаются белые птицы!
Чтобы свивались новые гнезда,
Чтоб загорались яркие звезды.
И засмеются счастливо люди.
Светлой и доброй жизнь наша будет,
Небо над нами поднимется выше…
Будет кружиться аист над крышей!
Белоруссия. Хатынь
Белоруссия. Хатынь-
Вот село на карте.
Сердце милое, не стынь.
Сорок третий. В марте.
И в Хатынь пришла война,
Жители в печали;
Смерть за партизан дана:
Всех в сарай согнали.
Подожгли, как сена стог,
Крик и вой не тронул.
Дверь сорвав, людской поток
Добивали стоя.
Средь бежавших мальчик был,
Он горел, как пламень:
«Я спасён, и близок тыл»…
Но смертельно ранен.
И кузнец, на руки взяв
Сына чуть живого,
В бронзе замер. Крепок сплав.
Ты их видишь снова.
Белоруссия. Хатынь.
Смотришь, замирая.
Память о войне, как синь
В небе. В сини рая.
Хатынь о войне
Нина Лазуткина
Хатынь,
В кровавый смертный час
Ты испытала муки ада.
Была растерзана не раз
И на кресте с Христом распята.
Согнали нелюди в сарай
Всех стариков, детишек, женщин.
Фашист приказ дал: «Поджигай!»,
В своём кощунстве безупречен.
И пламя, поглощая стон,
Безжалостно и оголтело
Стремилось внутрь со всех сторон,
Тела лизало, души ело.
А искры поднимались ввысь,
Куда-то в небо улетая.
И продолжалась дальше жизнь —
Жизнь от июня и до мая.
Горькая правда — Катыни
Стабурагс
Кто расскажет вам правду Катыни,
Чтобы всё обрело здесь покой ? …
И убитым полякам отныне,
Не лежать* под скупою строкой.
Им эа Польшу бы надо сражаться.
В трудный час у черты роковой,
А пришлось в этом месте склоняться,
Перед ямой своей гробовой.
Здесь могилы поляков повсюду.
Прах смешался с чужою землёй.
И злодеев виновных я буду,
Ненавидеть пока я живой.
Будет воля и даст Боже силы,
Чтобы честно, открыто сказать.
Не пытаясь рвать в бешенстве жилы,
Чтобы правду, как есть умолчать …
Я надеюсь придёт это время.
Нам не стыдно тут будет стоять
И посеяв доверия семя,
Сможем в скорби друг друга обнять.
Хатынь
Юлия Вихарева
Кабы было это выдумкой, кабы! —
Не итогом чьих-то страшных затей…
Под прицелом пулемётов шли бабы,
Прикрывая малолетних детей.
Спотыкаясь, братья шли и сестрицы;
Грудничка несла, баюкая, мать;
Малыши, рыдая, прятали лица,
Матерей за юбки силясь поймать.
Волоча за телом дряхлые ноги
И совсем уже не в силах идти,
Старики ползли по пыльной дороге
И молились тихо богу в пути.
Подгоняемые криками «schneller!»
Под ударами прикладов и ног,
Тяжелобольные шли еле-еле:
Даже те, кто встать с постели не мог…
Всех с утра подняли на ноги фрицы
(Кто-то вышел — не одет, не обут),
Чтоб загнать туда, где должен свершиться
Над невинными карательный суд.
Чтоб несчастных, доведённых до края,
Стариков, калек, детей, матерей
Запереть, как скот, в колхозном сарае
Да безжалостно их сжечь поскорей.
—
Плачь, душа моя, не зная покоя,
Сердце бедное от ужаса стынь,
Постигая это горе людское,
Вспоминая про святую Хатынь.
За людьми шагая мысленно следом,
Чтобы заживо в сарае сгореть,
Понимаю — этот страх мне неведом,
И молю, чтоб был неведом мне впредь!
Ну, а если показалось кому-то,
Будто страх войны не так и велик,
Пусть он вспомнит про Хатынь на минуту
И представит там себя хоть на миг…
История, особенно ее спорные моменты, после распада СССР очень часто становится предметом различных политических спекуляций. До сих пор идут споры, кто именно сжёг Хатынь, но лично для меня этот бесчеловечный акт определяется одним словом — фашизм. А посему прошу не рассматривать моё стихотворение, как исторический документ.