Я живу на Свете…»
Маргарита Алигер.*
С пулей в сердце прострадала
Под звездою роковой,
Всем врагам грехи прощала,
Хоть и не была святой.
Раздражало пуль жужжанье,
Доводил и рикошет…
Мир обид и путь страданий,
Перекрестки грозных лет…
Человек предполагает,
Если бы, предвидеть мог,
Что судьбой располагает
Нашей только Господь Бог…
Багрицкий
Как мало отпело по жилам
Высоких, священных начал…
А, впрочем, ещё ведь и жил он.
Густыми ночами храпел,
Нырнув с кожаном под тачанку,
А то за овином — в репье
Играл с недотрогой в молчанку.
Смеялся, любил, ревновал,
Раскидывал веером карты,
Кого-то срубил наповал
Из недругов, самых заклятых.
А если явились стихи
И выпелись чуть хрипловато,
То это, как отдых в степи
Под красной гармонью заката.
Мой Байрон!
Валентина Глазунова
Рос с детства… без… отца.
Дивились люди… красоте
Столь милого лица!
Джордж отличался смелостью!
Он первым… нападал!
Девиз семьи: Верь, Байрону!
Мальчишка оправдал!
Читал в постели, за… едой,
В часы, когда все спали!
Он с пяти лет прочёл с лихвой,
Что сверстники не знали.
Так, разбудила Библия
В нём интерес к Востоку!
*«Зелуко» он читал без сна,
Внимая, как пророку!
С живым воображением
Рассказывал Джорждж сказки
Своим школьным товарищам,
В момент метели пляски!
В дочь фермера влюбился
Мальчишка в восемь лет!
Взгляд Мэри Дюфф искрился,
Что радостный рассвет!
Джордж ею любовался,
Ходил с Мэри гулять,
Плеча её касался,
С мечтой ложился спать…
* «Зулуко» — модный роман доктора Мура.
Бальмонт
поэты, обречённые на рифму,
и он пера не бросил бы, услышь
заранее, к а к строки его стихнут.
Хоть он не нужен был своей стране,
но, высотой мышленья зарифмован,
остался цел, от казней в стороне,
чтоб к нам придти к исходу века снова.
Евгений Баратынский
«Пушкин, Дельвиг, Боратынский —
русской музы близнецы».
Вяземский
Печально, но факт сей остался в веках —
Во младости лет в воровстве уличённый,
Хотя был впоследствии всеми прощённый,
Но след обнаружился в мрачных стихах!
И как не чурался Евгений друзей
Из корпуса рьяных вельможных пажей,
С годами волнения стали свежей,
Зациклился гений на горькой стезе.
Валентина Ментуз
и упавший мячик,-
Слушая стихи о них,
Танечки не плачут,
Мудрой Агнии стихи
нами не потеряны.
Не стареют, а живут
с нами в нашем времени.
Всё, что в детстве было нам
бабушками читано,
До сих пор в душе живёт,
внукам перечитано,
Балерина* детских грёз,
детских душ и творчества,
Мудро всё до простоты,
но читать-то хочется!
Памяти Агнии Барто
на плечи брошенного груза,
быть ангелом* всего Союза**,
всю жизнь отдать советским детям!
Нести для всех тепло улыбок
как поэтическую лиру,
служить не партии, а миру,
и верить в то, что нет ошибок…
Стихами приближать без масок
коммунистическую эру,
не подвергать сомненьям веру,
что этот строй рожден для сказок…
Себя пожертвовать Отчизне***
как будто та была ей раем…
Так мало мы об этом знаем,
что было ей дано при жизни.
Ольге Берггольц
Александра Клеменцова
Эту женщину-ленинградку.
Её голос звучал, как струна.
Её правда легла в Тетрадку.
А какие писала стихи,
Наполняя блокадной болью!
А потом появлялись враги…
Но лечилась она Любовью!
И стремилась к Дневной Звезде,
И другим, как звезда, светила.
Всё вместила в своей судьбе,
Не сломалась, как жизнь не била.
Лариса Незлобина
«Никто не забыт и ничто не забыто»
В блокаду с нами оставалась,
Делила ужасы войны
И как поэт здесь состоялась
В любимом городе страны.
В честь Ленинграда называла
Тетрадь, поэму и дневник.
Твои слова страна читала,
Как клятва вписаны в гранит.
А как она любила город,
Воспела в прозе и в стихах.
Ей ленинградский дом был дорог:
Закат на Пулковских холмах
И ночи белые в Пальмире,
И львы всегда на стороже.
Чтоб не прорвалась злоба в мире,
Любовь и жизнь на рубеже.
Скуластый и курносый, с бородою.
Рост средний, но с фигурою борца,
С закинутою гордо головою.
А глас его на ленинский похож,
Скандирующий, лающий, но чёткий.
Манерою держаться нехорош —
Нащупывал противника просчёты.
Достоинств много, говорящих «за»,
Черты жреца, «который знал секреты» —
Ахматова сказала «за глаза»,
До нас дошло высказыванье это.
Загадочное властное лицо,
Раскрыта тема садомазохизма.
Есть откровенность, что затмит отцов
Великого российского лиризма.
А жизнь, бывало, страшную он вёл,
Поэт огромный так в неё влюблялся,
Что страстностью он многих превзошёл,
В признаниях лихих сам растворялся.
Вергилия он знал и почитал,
Как лучший переводчик «Энеиды».
Век символизма массой прирастал,
Копил в себе нелепые обиды.
Смятений, потрясений бурных сонм…
Без маски выпадает он из круга.
Война… распад… поэзия, как сон…
Накал страстей, но нет любви и друга.
Был доминантом, всех хотел подмять —
Характер сложный, трудный, небезгрешный.
Строитель, каменщик — масона стать —
В литературе века стал успешным.
Дмитрий Веневитинов
Ты в мире молнией промчишься!
Тебе всё чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься».
Дмитрий Веневитинов.
Он умер очень молодым
И, подающего надежды
Веневитинова, невежды
Забыли — Бога в судьи им.
Андрей Вознесенский
Алевтина Зайцева
Народу Он — громоотвод,
Все десять лет ему за год.
Судьба дала и ров, и рок,
Поэта травлю долгий срок.
Он честь свою нести умел,
Стихами жизни гимны пел.
«Спасибо» слал за счастья боль,
За то, что Он — земная соль.
М. А. Волошин 1878-1932
Любовь Самойленко
Волнует сердце стих.
Так много в нём хорошего.
Немногословен, тих.
И юная Марина
По тропочке идёт.
Юна, чиста, наивна.
Весну в себе несёт..
В руке букетик скромный
Ромашек луговых.
И пьётся чай скоромный,
И новый слышен стих.
Пётр Вяземский
и блеском колких слов, и шутками богатый…»
«Судьба свои дары явить желала в нем,
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род с возвышенным умом
И простодушие с язвительной улыбкой».
О Вяземском лучше, чем Пушкин не скажешь —
Друзья разъезжали в одном экипаже.
Однако, любили друг с другом поспорить,
Но невозможно их было рассорить.
Пётр Вяземский
Елена Николаевна Егорова
В воспоминаниях ищу я вдохновенья…
П. А. Вяземский. 1877 г.
Он пережил своих врагов,
Век доживая на чужбине,
И строки нежные стихов
Друзьям лишь посвящал отныне,
Его прозвавшим Асмодеем.
Воспитанник Карамзина,
Князь пережил свои идеи,
Но это не его вина.
Он пережил своих друзей,
Среди которых первый — Пушкин,
Любимых шестерых детей.
Он в мире пребывал нескучном
Воспоминаний, что дороже
Богатства, славы и наград.
Князь Вяземский, поэт-вельможа,
Лишь музам прошлого был рад.
О Расуле Гамзатове
Сказал когда-то так Гамзатов.
Строка пронзает сердце влёт,
Ты – мирозданья малый атом.
Душа стремится к божеству,
Путь совершенства неизменен,
Но платим дань мы естеству,
Объём затраты соразмерен.
Я вижу образы гусей,
О них писал стихи Гамзатов,
Убитых на войне детей,
Святых, ни в чём не виноватых.
Не понимаю, почему,
Но в журавлей вдруг воплотились…
Какому скудному уму
Вдруг захотелось, чтоб сменились?
Нет, я не против журавлей,
Люблю смотреть на них и слушать,
Но мне обидно за гусей,
Они Расулу рвали душу…
Юрий Михайлович Агеев
знакомый как-то позвонил,
спросил: «Вы помните Гамзатова,
про журавлей что сочинил?
В Москве ему открыли памятник, —
сидит, как Пушкин, на скамье,
Кавказу помахавши пряником
и нашей пишущей семье…»
Я помнил бодрого Гамзатова
в рубашке в клетку и джинсе,
упитанного и носатого,
всегда спешащего, как все,
ныряющего в двери булочной
с авоською наперевес,
отличного от жизни уличной,
регалий и охраны без,
трусящего в Союз Писателей,
что на Буйнакской, на краю,
всегда в потоке настоящего
тропу торящего свою,
край гор в стихи переложившего,
рифмующего на бегу,
но в бронзе навсегда застывшего
его представить не могу.
И лёгкости немецкому придал,
И стал политиком при этом, –
Велик его литературный дар.
Гейне читал, как одержимый,
За чтеньем часто ночи проводил,
Все увлеченья детства – мимо…
Со сверстниками дружбы не водил.
Мать видела всю поэтичность,
Талант открыла с юных лет,
Считала, что они излишни,
Он виделся ей в блеске эполет.
Поэт не властвует над миром…
«Военным будет…- так решила мать, —
Иль на худой конец — банкиром,
Хотя мне ближе воинская стать…»
Мать только позже оценила
На что способен был её поэт,
Так рада, что не погасила,
Таланта сына в блеске эполет…
Ведь слово каждое его бесценно
И обсуждается любая мысль,
Все мемуары драгоценны, —
По ним дебаты жаркие велись.
Он покорил строкой Эйнштейна,
Чайковский творчество боготворил,
Поэзия столь совершенна, —
Он мыслил, как мудрец, дерзал, творил…
О матери писал так много…
Он – её первенец, любовь и свет…
Искала лучшую дорогу,
Не понимая, сын — большой Поэт!
Запомнился весёлым шутником,
Бывало, что из трудных положений,
Он выходил большим озорником.
Из путешествия он возвратился,
Границу Пруссии преодолел,
К нему чиновник важный обратился
И сразу предъявить багаж велел.
Спокойствием поэта возмущённый,
Чтоб на досмотр не тратить лишних сил,
— «А нет ли у вас книжек запрещённых?» —
Таможенник с пристрастием спросил.
«Сражён» был наповал его ответом:
— «О, да, их очень много у меня,
Без книг моих не стал бы я поэтом,
Да и прожить без них не смог и дня…»
Таможенник подпрыгнул от удачи, —
(Он мысленно награду получал),
И, в предвкушении большой добычи,
С большим восторгом громко закричал:
— «Представьте же мне груз опасный срочно!
Мне надо книги лично перечесть,
И абсолютно правильно и точно
В реестре ваши книги все учесть!»
Но Генрих Гейне с милою улыбкой
На голову свою вдруг указал,
Чиновнику, сражённому ошибкой,
Он весело, насмешливо сказал:
— «О, перечня составить не придётся,
Ведь недоступны книги глупости твоей…
И способа такого не найдётся,
Чтоб акт составить, мысли следуя моей…»
Гейне
Юрий Рехтер
К 220-летию поэта.
Традиций старый дух нарушив,
Сын небогатого еврея,
В поэзии — германский Пушкин,
Исполнил песню Лорелеи.
И превратил язык немецкий,
В том, девятнадцатом столетье,
Из языка муштры армейской
В легчайший стихотворный ветер.
Его стихов мотив особый
Печалью памяти навеян
И жгли в кострах, с гримасой злобы,
Солдаты рейха — книги Гейне.
А это он, не для интриги,
Не из любви к словесной драме
Писал — когда сжигают книги,
То и людей коснётся пламя.
Зачем оплакивать поэта?
Он был пророк, как всякий гений.
Пусть каламбур, но слово это
Рифмуется со словом Гейне.
К Гёте
Его — превыше всех значенье!»
Среди Учения Основ —
— «Язык» — всего важнее,
Ведь он — всего дороже…
И сколько знал бы языков,
— Ты столько жизней прожил!
Н. Грибачеву
Нелен Любовь
Как будто лезвием по нервам
Вдруг резануло. Грибачев
Писал стихи должно не первым,
Подставив Родине плечо.
И первый бой, и бой последний
Все пережил он в час войны
От ночи горестной той летней
До самой радостной весны.
Его стихи, что залп картечный,
Штыки трехгранные в груди,
Слова как будто ветер встречный
На жарком пламенном пути,
Где все сметает в час единый,
Где рушится устоев тьма,
А боль солдат непобедимых
Врачует Родина сама.
Александру Грибоедову
Василий Коньков
Стоит над Волгой русский гений.
Из бронзы вылит его бюст.
Кумир для многих-нет сомнений.
И гордость, трепет, море чувств.
Великий сын России нашей.
Посол, философ и поэт!
И музыкант! Возможно ль краше
Прожить так мало, мало лет ?!
О Грибоедове, конечно,
Весь мой восторг, мои стихи.
Любовь народа ему вечна.
В врагах и недругах «верхи».
В родном мне месте, в Волгограде
Диаспора друзей-армян
Напротив школы, в тиши, в саде
Наверно в память тех горян,
Что спас от персов жизни эти,
Когда там русским был послом
Шедевр создала!! Знайте дети
О вашем прошлом и былом.
И русский может здесь учиться,
Любить и чтить своих сынов!
И вспоминать о них, гордиться!
И я, друзья мои, готов
То Грибоедовское горе,
Что от ума и не смешит
Вам написать. Читайте вскоре
На новый лад. Господь велит.
Памяти А. С. Грибоедова
Нашёл ли Чацкий уголок?
Пусть прозвучит печали повесть —
Сгубил тебя коварный рок.
Зачем уехал от супруги
В стан злых фанатиков-врагов?
Зачем ты не надел кольчуги,
Ведь знал, что заговор готов?
Убит поэт — творец великий,
Что «Горем»* памятник воздвиг.
Отныне средь священных ликов,
Кто от руки врага погиб.
Занятны образы творений —
Их вывел с точностью большой.
Короткий срок, но дивный гений
Поныне близок нам душой.
У рока есть предначертанья —
Они понятны и ясны.
Пути неведомы сознанья —
Сбываются печали сны.
Княжне** в ту ночь сон страшный снился…
Проснулась, бедная, в слезах…
Тот сон в реальность воплотился —
Любимый был на небесах.
Цитируем его без счёта,
Пока главенствует порок.
Достоин памяти, почёта,
Отечества святой пророк.
*Пьеса А.С.Грибоедова «Горе от ума»;
**Нино Чавчавадзе.
Егоров Юрий
Булыжная кладка в укусах ранений,
Распятнана бурая скользь,
И сколько осталось той жизни мгновений —
До “пли!” от команды “готовсь!”?
Спина приготовилась к боли касаний —
Расстрельного взвода стволы
Наметили точки сквозных попаданий
От пояса до головы.
Кончается жизнь так предсказанно-странно,
До края – десяток шагов…
Простишь ли меня ты, когда-нибудь, Анна
Ахматовской грустью стихов?
До золота Осени не дотянуться,
Рассветом слезятся глаза,
И хочется к смерти лицом повернуться,
Да ладно — нельзя, так нельзя.
А Блок уже умер, недавно и страшно,
В постели и бледно-худой.
Не ладили… впрочем, теперь и неважно —
Встречай, я иду за тобой.
Вот только оставлю поэмы и грезы,
Жирафа у озера Чад,
Своих Капитанов, Дожди сквозь березы,
И ленты военных наград.
Оставлю Русалку, Принцессу и Думы,
Две розы, Сомнение, Сон,
Осеннюю песню — о чем я здесь думал,
И как был когда-то влюблен.
Вот тенью мелькнуло подобие темы,
Но рифмы уже не сложить —
Про заговор, честь, невозможность измены…
Ну, дайте минутку пожить!
Рождаются строчки, но поздно… Как поздно!
У смерти нет повода ждать —
Затворы пролаяли глухо и грозно…
На чем бы стихи записать?!
… Не падал – за камни цеплялся ногтями,
Коленями Землю прижав,
И путались мысли взахлеб со стихами…
… И плакал бумажный жираф…
Детство Льва Гумилева, 1920е, Бежецк
Скатерть старого шитья.
В книгах — множество загадок,
Со стихами — сто тетрадок.
Так спасается семья.
От тюрьмы и от расстрела.
А уехать — не успеть.
Сладок круг от лампы белый,
Но прочна несчастий сеть.
Мама приезжает редко,
Плачет бабушка порой.
Новый дом, как время, ветхий.
Старый — где-то за горой.
Нет отца — убит, уехал,
В небо ангелом взлетел.
Сталь от рыцарских доспехов
Тоже крошится, как мел.
Будет Лев отца достоин,
Несмотря на времена.
Папа был герой и воин,
Сына не срубить под корень.
Нас не смогут успокоить
Ни страданья, ни война.
Горько бабушка вздохнула,
От судьбы не уберечь.
Целит в грудь несчастий дуло,
В час бесовского разгула
Ветром вечности дохнуло
И теплом Господних свеч.
Ты помолишься за внука,
Слезы смахивая с глаз.
Пусть спасет его наука
И резной иконостас…
В Петербург проводишь Леву,
На ходу перекрестив.
Целит в душу век суровый,
У судьбы один — багровый
И кровавый лейтмотив.
Богородица святая,
Величава и светла…
Белым светом, светом рая
Внука охрани от зла!
В тех старинных шкафах, что сработаны прочно.
Прикоснуться, успеть, посидеть возле них.
И уйти, словно вор, темной, горестной ночью.
Нет именья, нет предков, нет дедовских стен.
Дома нет. Есть барак, есть тюремные нары.
И звездой изумрудной Серебряный век
Насылает на душу запретные чары.
Это только причуда. Расплата. Мечта.
Это вечность, что в жилах струится упрямо.
На земле каждый миг распинают Христа,
Только нами, как прежде, возводятся храмы.
Мы — строители, зодчие, нам созидать
В ту эпоху, когда ветер пахнет полынью.
Мой Серебряный век, золотая звезда!
Дай мне силы, Господь, не поддаться унынью.
Дай мне силы, Господь, не поддаться страстям,
Не предать, не солгать, не забыть, не развеять…
И навек сохранить тот сияющий храм,
Что завещано мне в своем сердце лелеять.
Н. С. Гумилеву
Трудно ожиданье превозмочь.
Перед смертью все мы, словно дети,
Уходить мы так боимся в ночь.
Только там не ночь, а свет чудесный.
Есть там сад, открытый для меня.
Пусть в таком саду я стану песней —
Боже правый, упокой меня!
Даль легка, хрустальна и туманна.
Дай мне, Боже, к берегу пристать!
На земле пленяло имя Анна.
Анна означает «благодать».
И вдыхая аромат нарциссов,
Вспомню я земли веселой сны.
Девушку по имени Лариса,
Пери из лазоревой страны.
А иных я и назвать не смею,
Но душа моя опалена.
Ольга-Эльга в темноте аллеи,
Там где море, ветер и луна.
Там с холма заметен парус белый —
Значит, и за мной пришла ладья.
Разлучить сумели душу с телом,
Но у Бога не отнять меня!
К юбилею Николая Гумилёва
Поэт-любимец многих, Гумилёв.
Исследовать мир, вставив ногу в стремя,
Ахматовой муж был всегда готов.
Поэт, писатель, критик, переводчик,
Он посетил Египет и Стамбул.
Увидел страны Африки воочью,
И Грецию познать не преминул.
Учился в Царскосельском и в Париже.
Им создан был журнал «Гиперборей».
В нём объявил, что акмеизм всех ближе
Новаторских в поэзии идей.
Пошёл на фронт. Сражался добровольцем.
Крестами за геройство награждён.
Не верил в Бога, не был богомольцем,
С Ахматовой простился. Разведён.
Второй женою тоже стала Анна.
Коротким был тот брак. Финал-арест.
В измене обвинен и без признанья
Расстрелян. В тридцать пять он принял крест.
Его стихи закрыли для печати.
Оправдан был лишь через семьдесят лет.
А через сто лет, к юбилейной дате,
Тебя мы славим русский наш поэт.
Михаил Коносов
Имя гордое Гумилева
Сквозь метели российских стуж —
Барабанщиком Бога-Слова,
Полководцем свободных душ
И от красного Петрограда
Для любимца муз и певца
Есть заслуженная награда:
Девять грамм с латунью свинца.
Не помог ему даже Горький,
Что ходил к вождю в кабинет,
А помог бессмертью Георгий,
Что с копьем на белом коне.
Он запомнил стальные песни,
В них горела плавка-судьба
Чтоб узнал их Отец Небесный
И простил своего раба.
И с тех пор над Россией Белой
Расстрелянных слов высота,
А на небе рукою смелой
Зажжена поэта звезда.
Если сможешь… К 135-летию Николая Гумилёва
Николай Чернов 68
Как в серебряном трепете травы,
Как надрыв соловьиной октавы
Под бессонные ночи твои.
Если сможешь забудь о любви,
Как холодное, мёртвое сердце,
Как навеки закрытая дверца
В мир, где розам поют соловьи.
Данте
Елена Ярина
Великий Данте, что писал сонеты,
Не думал о величие красоты.
Любовь земная — яркая комета,
Явление Божье, образ Чистоты.
И чувства к милой, нежной Беатриче
Сумел он пронести чрез жизнь свою.
Она его сопровождала лично…
Как хорошо бы встретиться в раю?
Но видно кем-то решено иначе.
Надолго Портинари пережил…
Как грустно все и Алигьери плачет.
Уж лучше бы он сам во тьме почил.
Любовь к прекрасной, юной Беатриче
Смерть победила. Милый идеал,
Но пустота, проблемы в жизни личной.
Все было так, когда Господь призвал.
За что такие муки вы скажите?
Теперь свою поэму создает.
В загробном мире, вы меня простите,
Он путешествует с Вергилием и вот
Там он встречает снова Беатриче.
Она опять по-прежнему свежа…
Все описал в комедии отлично:
Беседы, встречи, словом дорожа.
Великий Данте не писал б сонеты,
Не встретив образ девушки-мечты,
Чья жизнь земная пронеслась кометой,
Оставив в сердце яркие следы.
Данте и Беатриче
Ирина Миролюбова
Как светлый божий ангел, Беатриче,
Сквозь беды в горний мир к себе звала,
И, встретив путника, в своем величье,
К вершинам духа за собой вела
Как яркий луч божественный,блистая,
Прекрасный образ Данте вдохновил,
Ей строки о любви и свете рая
Бессмертного творенья посвятил
Пройдя свой путь по мукам, крУги ада,
Рассеяв тени зла, неверия, греха,
Была дарована душе его награда
Увидеть горней истины верха
Как солнце добродетель согревает!
Корыстолюбие и гордость, сладострастье,
Чадят в душе; Тот радость обретает,
Кто благодарен Господу за счастье!
Андрей Дементьев 16. 07. 1928-26. 06. 2018
Был отмечен поэт днём рожденья,
Веру крепкую в Бога имел,
И талантом особым владел.
Женщин очень любил и страдал,
И о чувствах людей написал,
Много песен любви посвятил,
Жаждал счастья, был очень раним.
Был томим как и все суетой,
И не раз приходил в судьбе сбой,
Он людские страданья воспел,
С оптимизмом поэт вдаль глядел.
За плечами четыре жены,
Ран глубоких остались следы,
С женой Анной ему повезло,
Всё совпало, с ней было легко.
Одевался поэт элегантно,
Всегда выглядел он импозантно,
Жил он в свете и много писал,
нас строкою своей восхищал.
Законы передовой…
Листьев желтых россыпь
Летала над головой.
Юли последняя осень…
Тревожный морской прибой,
Россию под корень косят,
На каждом шагу изгой…
Юли последняя осень…
Стон уязвимой души…
Сестричку помочь попросят
В послевоенной тиши.
Юли последняя осень…
Все снова вокруг вверх дном…
Кто-то кого-то возносит,
В осаде стоит Белый дом…
Курантов Кремлевских бой…
Да жизни суровая проседь…
Назначена видно судьбой
Юли последняя осень…
Юлия Друнина, советская поэтесса 1924-1991
Время диктовало ей дорогу,
Страх за близких, жуткая война,
И пошла на фронт, в тот час тревоги.
Верности война её учила,
Терпеливой, преданной была,
Сколько было нежности и силы,
Женственной осталась до конца.
На бегу за призраком в погоне,
И в водовороте страшных дней,
Смелая была и на проломе,
Родина была всего милей.
Доверяла людям свою душу,
Попадала в разную беду,
Кодекс чести вовсе не нарушив,
Освещала боль и грусть свою.
В депутатах тоже побывала,
За народ решительна была,
Вскоре она точно осознала,
Депутат-не есть её стезя.
Оказалась смерть её трагична,
Разлетелась по кускам страна,
всё что было дорого, прилично,
Пьедесталом стало для дельца….
Всё что можно у людей украли,
В фирмах президентами все стали,
Обокрали всех людей, страну,
Не было ей места в сем строю.
Любовь Кортункова
«Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив
И кто отнят войной».
Юлия Друнина.
С щемящим сердцем вчитываюсь я
В стихи таланта, шедшего от Бога…
Как жаль, что та суровость бытия,
Не миновала и ее порога!
Ее душа изранена войной,
А каждый стих — хождение по нервам.
Она была по истине — связной,
Век увязав двадцатый с двадцать первым.
Но, в тот далекий и мятежный год,
В дождях холодных осень умирала
И в дачный дом, продрогший от невзгод,
Пришла беда…, и Юлии не стало.
Она ушла тропою не земной…,
У ноября дождем глаза слезились.
Сведя все счеты с проклятой войной,
Ушел связной…, но связи сохранились!
Юлии Друниной
раненых вытаскивала на своих плечах.
Плакала без слез, погасив отчаянье,
если не помочь и душа отчалила.
Жизни на войне больше быстротечные,
войны злые все,они бессердечные.
Первая любовь горячей проталиной,
но комбат погиб и душа подпалена.
КрУгом сумасшествие… Вдруг пошли стихи,
может от усталости, может от тоски,
может быть от горя, может от потерь
с блиндажа в поэзию открывалась дверь.
Ранена была,вновь на фронт вернулась,
да и в мирной жизни прямо шла, не гнулась.
Стала поэтессой, стала знаменитой,
а в памяти навечно та война забита.
Той войны в стихах — верная картинка,
в них живой комбат и подруга Зинка.
Меркою военной мерила всю жизнь,
круто шли события, знай себе держись.
Горечь понимания — под откос Россия,
полностью накрыла глухота бессилья…
Звездочкой с небес шлешь нам яркий свет,
Свет своих стихов. В них на все ответ!
Новоселов Лев Сергеевич
Война, бомбёжки. Кровь и взрывы. Страшно.
Она ушла на фронт в семнадцать лет.
Лишь только раз видала рукопашный,
Раз — наяву. И тысячу — во сне.
Отрочество, как поездом с откоса,
В войну вкатилось. Стала медсестрой,
Когда страна позвала — нет вопросов.
Досрочно, прямо после курсов — в бой.
В шинельке, перешитой по фигуре,
Прошла сквозь чёрный сорок первый год.
А сколько раненых тянула, брови хмуря,
Из-под огня, боясь, что он умрёт.
А сколько раз, в окопах после боя,
Сырой окоп — солдатская постель.
-Ну потерпи, родимый. Дай, укрою. —
С себя сняв эту волглую шинель.
А утром снова бой — прорвались танки.
И, из винтовок по врагу паля…
Тишь медсанбата, поезд, полустанки.
Три года — смерть и кровь, госпиталя.
Контужена в конце войны. В палате,
Мечтала, лёжа — кончится война,
Какая будет жизнь ? В красивом платье
Придти домой и выспаться, сполна…
Юлии Друниной
Как чёрные тучи пожаров.
И это не ваша вина,
Что юным досталось и старым.
Был милостив Бог для неё,
Что рана была не смертельной.
Мы сразу победу поём
Хирургам, заштопавшим тело.
Ну, вот уж она – старшина
В полку, там, где смерть была рядом.
И будто в ушах тишина –
Контужена взрывом снаряда.
Всю первую в жизни любовь,
Что нежно питала к комбату,
Отнял оглушительный бой,
Где вечная память солдату.
Война для неё как пароль,
В заслугах — стихи и награды,
А также душевная боль,
Сквозь грохот сплошной канонады.
Чем дальше — всё больше стихов,
И сборник «В солдатской шинели».
Она не из светских тихонь,
Что только про нежности пели.
Всё разом случилось в стране,
Тяжёлые смутные годы.
Все нервы подобно струне,
И столько волнений в народе.
Крушение бывших надежд,
И крах для её идеалов.
Всё больше у власти невежд,
Но жизнь наша лучше не стала…
Зачем этот грустный конец,
Ведь жизнь для неё не кончалась.
Несла свой терновый венец,
Но жуткая смерть постучалась…
Вера Донская
Тонкий лирик! Бунтарь и эстет!
Мысли-строфы звенят словно струны!
Он — эпоха и русский поэт,
Говорящий, кричащий с трибуны!
И нацелясь стихами спасти,
Просто, искренне, небезразлично!
Он умеет словами врасти
В нужный смысл, отметая вторичность!
И — спасёт! Зачитают «до дыр»,
Толстый томик пронзительных строк.
И слагаются строчки в мосты
К нашим душам, пьяня кровоток!
Двадцать первый торопится век.
Всё меняется: люди и даты.
Посмотрите! Идёт Человек
Из поэзии «шестидесятых»!…
Слушая Евтушенко
Евгений Бочкарёв
Я в зале Дома Учённых
Слушаю Евтушенко.
Теперь я не обречённый,
А снова зелёный Женька.
Он вышел в рубахе красной,
Он бросил смешную фразу,
Необъяснимо разный
И одинаковый сразу.
Я тихо сижу и внемлю,
Я прячу в кармане слово,
Я словно покинул землю,
Чтобы вернуться снова.
Я слушаю тихий голос,
Которому литься не с кем.
И вижу, как он ещё раз
Встречается с Вознесенским,
Как провожает лето,
Как прячется одиноко
И фото находит где-то
В словах Александра Блока,
Как смело идёт по карнизу
Во власти вечерних споров,
И замечаю, что снизу
Стоит гражданин Никоноров.
И словно какой-то танец,
Когда в небесах ни с кем ты.
Я молча сижу, взрываясь
На громкие апплодисменты.
А сам до нелепой дрожи
Желаю подобных мгновений,
Ведь я Александрович тоже
И, главное, тоже Евгений.
Я встретил бы горячо их,
Расцеловал хорошенько…
Я в зале Дома Учённых
Слушаю Евтушенко.
Спектакль под названием «Нет лет».
Воспела откровенно и духовно
Трибуна поэтический потрет.
Гражданской хлёсткой лирикой, любовной
Пронизан был советский человек.
Хватало Жени всем в стране огромной
В тот трудный и такой контрастный век.
Его поэмы, песни и баллады
Шестидесятых незабвенных лет.
Поэзии, как солнцу были рады.
Ценился на вес золота поэт.
Он пафос всех событий постоянно
Высвечивал критическим лучом,
Клеймя ошибки и просчёты рьяно,
Разил под корень словом, как мечом.
Прошли десятки лет и сотни новых,
Достойнейших поэтов славят Русь.
Всё больше по салонам, как в подполье.
Но я судить об этом не берусь.
Печатаются скромно, самиздатом
В обложках мягких малым тиражом.
Но служат музе верно, как солдаты
В надежде стать известными потом.
Он собирал стотысячные залы
И говорил нам, кем мы быть должны.
Несут цветы живые к пьедесталу.
Великая потеря для страны.
Юрий Михайлович Агеев
до утра теперь не разбудить.
Мне приснилось: умер Евтушенко.
Это значит: долго будет жить.
Но тоска такая защемила,
будто впрямь с небес сошла беда.
Говорят, страна его забыла
в эти суматошные года.
Не до жиру было: быть бы живу,
от шиша бредя до барыша, —
слово в рифму не для торопливых, —
жмётся искалеченно душа…
Он творит, а мы его не слышим,
точно в измерении другом,
но потом филологи напишут:
«Евтушенко был не дураком.
Знал он века выверты и мели,
пробуждал хорошее в плохом.
То, что и сейчас бы не посмели,
говорил он искренне стихом…».
И, не уронив себя ни грамма,
тихо переходит грань веков
он, отбивший как-то телеграмму
автору «Охоты на волков».
Прячутся поэты друг от дружки,
славу и тетради берегут.
Сам себя вознёс поэт Ватрушкин, —
оказалось: не поэт, а плут!
Только в строчках за людей «радел» он:
«согревал», «спасал», «творил добро».
Верили. Когда дошло до дела, —
выронил от трусости перо.
Не таким Евгений Евтушенко
был и остаётся на Земле.
Совестливость, — высшая оценка, —
освещает путь его во мгле.
Василий Жуковский
Монархию чтил, перевёл Одиссею.
Учитель для Пушкина, нежность России!
За ним на подмостки взойдёт реалист,
Пленительной сладости души…вкусили.
О сладчайший мой Жуковский…
Дмитрий Щедровицкий
О сладчайший
Мой Жуковский,
Величайший
И неброский!
Что; поёшь теперь,
Мой свет,
Через целых
Двести лет?
В стане счастья —
В мире духов —
Много ль страсти?
Много ль слухов?
Иль одна лишь
Тишина,
И собой
Душа полна?
Не слагает
Песен гений
Без твоих
Благословений —
Здесь, в России,
И поднесь?
Или трудишься
Не здесь
Для явленья
Божьей славы —
И, в нетленье
Величавый,
Раздаётся
Голос твой
Над небесной
Синевой,
Тех поэтов
Поучая,
Кто покинул
Мир печали —
И теперь
Царю высот
Песню новую
Поёт?..
Михаил Исаковский
В глухой провинции родился.
Он знал проблемы голытьбы
И малой родиной гордился.
Банальности он не терпел,
Имея певческую душу.
Не зря народ давно запел
Его любимую «Катюшу»!
Алексей Кольцов
В стихах воспевал земледельца.
При этом достойнейший сей гражданин
Скота был и пашен владельцем…
Имела место и любовь несчастная
К поэзии, как водится, причастная.
Елена Лог
Канте хондо, Канте хондо
Вопль цыганской сигирийи
От Гранады до Севильи
Крик души, что рвет на части
Но подобно птичьей трели
Музыке ручья и леса
Ночи черная завеса
В бесконечно ярких звездах
Таинства племён Востока
Плач угасших поколений
Византийский песнопений
Вот в чем сущность Канте хонто.
2.
Молочная мгла разлита
И пахнет душистой мятой
Встает заря-Карменсита
С травы после сна примятой
-Плутовка, ты с кем встречалась?
Звезда в волосах тускнеет
Заря в ответ рассмеялась
Лишь щёчки,как пламя, рдеют.
3.
Над Гранадой заря вставала
Светом нежно пурпурно-алым
Словно шелковым покрывалом
Одевала седые скалы
Лепестками душистой розы
Опустилась в ладонь долины
И зажглись жемчугами росы
В волосах синеокой маслины.
4.
Запах донника и мяты
Расстилается в долине
И оркестр нежных скрипок
Звонких капелек играет
С гор вода бежит к фонтанам
Мерный, точный ритм вплетает
В песни сказочной Гранады
В арабески дивных линий.
На месте — плащ, на месте — гвоздь,
маляр, стена и кисть,
и даже незастывший воск
попал в конец строки.
Строка вела сквозь шелест лет
и дни по ней текли,
чтоб оставался на земле
прекрасный мир земли.
Чтоб были снова гвоздь и плащ,
и капли под плащом,
чтоб свечка воском растеклась
ещё, ещё, ещё…
Новелле Матвеевой
Алёна Демидова 2
Голосом детским, голосом нежным.
Душа в ожидании чуда живёт.
Над горизонтом вьются надежды…
Ветер крепчает —
С ним улетаю
К синему морю,
К старой харчевне.
След от гвоздя
Там давно затеряли,
Только откуда-то
Слышится пение
Женского голоса.
Тоньше он волоса,
Слаще халвы
И сочней винограда.
Форте и пьяно
Разные полосы.
Вот ведь какая
Радость-досада.
Белый кораблик.
Компас в кармане.
Карта фантазий-
Вся география
Манит.
Куда-то по-прежнему манит.
Фото. — Не фото,
Души биография.
Чудо-то вышло.
Ты ко мне вышла
В юном кипении
Белого сада.
Звёздным дождём
Вьются песни
Над крышей!
Кажется бОльшего
Мне и не надо.
Глаза закрываю — Новелла поёт
Голосом детским, голосом нежным…
Юнна Мориц
Антонов Валерий
Нигде в стихах у Юнны Мориц
вы не отыщете рисовки.
Она душой из тех затворниц,
что не подходят для массовки.
Навои
Татьяна Цыркунова
Аллах дал много качеств Алишеру.
Талантам мог завидовать халиф,
Но Навои был скромником, знал меру.
В четыре года он читал стихи, –
– «Всё существо переполнялось ими,
Подобны грому иль тонки, тихи…
Я с детства прославлял поэта имя…»
Так вспоминал то время Алишер:
– «Обычные слова возненавидел.
И штампы разговорные, клише,
Презрел, в поэтах я Аллаха видел…»
Блестяще образован и умён,
Учился он в Герате, в Самарканде.
Знал языки и множество имён, –
Сверкали звёзды в избранной команде.
В пятнадцать лет поэт известным стал,
Фарси, староузбекский – предпочтенье.
И лёгким слогом Навои блистал,
Заворожил друзей стихов прочтеньем.
Талант могуч, велик, отточен ум, –
Не мог остаться долго незаметным.
Он был властителем мечтаний, дум…
Но главное, что стал большим поэтом.
Сто тысяч чётких стихотворных строк, —
Поэмы, сборники стихов, трактаты.
Он мог любому преподать урок, —
Писал учебники, в них — постулаты.
Есть сборник Алишера на фарси,
Под псевдонимом «Смертный» или «Бренный», —
Живой водою мысли оросил,
Остался светочем живым, нетленным.
Любовь староузбекскому сполна
Он отдал, так ценил язык прелестный.
Поэта опьянял слог без вина, —
И утвердил тюрки, что стал известным.
Основой лирики стал человек, –
Носитель добродетели, пороков…
Прославил Алишер свой средний век,
И стал известнее иных пророков.
Некрасов
Добрым словцом.
Н. А. Некрасов
В судьбе есть сотни выкрутасов,
Но неустанно с ней играй,
Чтобы подняться, как Некрасов,
Из нищеты в картежный рай.
Энергия ума — немало,
Когда дипломы нелегки.
А редижировать журналы —
Нужны ль поэту языки?
Завзятым театралом стал он,
Охотником большой руки!
Из комфортабельной квартиры
Литейный озирая вдаль,
Иль в италийском центре мира
Размыкав русскую печаль,
Припоминал он в то же время,
Что слава слишком неверна:
Пусть окупился труд сполна,
Но всё растет цензуры бремя,
С друзьями разошелся всеми,
И рядом – не своя жена.
Жди дупельшнепов на охоте
И к Муравьеву на обед
Готовь свой спич, при всем народе
Напрасно осрамясь, поэт!..
Не в радость жизнь, но тем отрадней
Сиянье лампы в царстве мглы,
И ружей влажные стволы,
И крыльев плеск на голубятне, —
Да и Карабиха приятней,
Чем петербургские углы.
Владимир Хомич
Вяжет жемчугом, нитью изысканной,
Слёзы чистые светлой мечты,
В чалме белой с алмазными искрами,
Творец чуда: — поэт Низами.
Над морями незримо далёкими,
В тайне дальней сиянья луны,
Где не ждут, не живут одинокими,
Певец неба — поэт Низами.
Белый конь, безмятежностью вольный,
В дар надежду и счастье сулит;
Мрачный конь, сокровенностью чёрный,
Зубы скалит и гневно хрипит;
…Сыплют искры копытами в небо —
Разлетелись вселенной огни!
И, лукаво прищурив в них веко,
Новых звёзд гимн поёт Низами.
Покоримся! — в объятьях пророка
Твоих истин, мудрец Низами;
Млечной зыбкости тает дорога,
В ней страданья, надежды, прости…
—
Пьет рассвет
сквозь жемчужные зубы
Гиацинт уходящей ночи,
Но с востока зарей вещей губы
Вновь алеют твои — Низами.
Николай Огарёв
Но творческую жизнь признал народ удачной.
Лишь в личной с ранних лет поэту не везло —
Богатство для него отождествляло зло.
Цель: уничтожить крепостное право —
Ведь другу Герцена, обидно за державу!
Кавказская война, передовые.
Знакомство с Огарёвым, малярия.
Глашатая свободы эйфория
Прошла оставив яркий след.
И вот его уж больше нет:
Романтика отнюдь не рядового,
И для потомков вечного, живого.
Петрарка и Лаура
Лаура впервые предстала моим
глазам на заре моей юности,
в лето Господне 1327, утром 6 апреля,
в соборе святой Клары, в Авиньоне.
Петрарка
Поэта знаем мы натуру:
его пусти лишь только в храм,
он поглядит по сторонам
и — вмиг найдёт свою Лауру.
Средь всех икон одну приметит —
с румянцем жарким на щеках,
запечатлит её в стихах,
и ненароком обессмертит.
Ей — Сретенье и Вознесенье,
и хор по праздникам поёт.
Ему — эпоха Возрожденья
венки лавровые плетёт.
Франческо Петрарка
Людмила Лидер
Он в семьдесят закончил путь земной,
Но верен был единственной на свете,
Лаурою — был дивный образ той,
Который будоражил на рассвете…
Была ЛаУра женщиной-мечтой,
Одиннадцать детишек народила,
Как бриллиант сияла красотой,
Была чужой женой, чужою милой…
В церквушке маленькой, в предместье Авиньон,
В страстную пятницу шестого дня апреля,
Он взгляд свой уронил и был сражён!
И до седин не отошёл от «хмеля»!
Два воплощения женской красоты,
Духовности и чистоты основа!
С глазами добрыми, без всякой суеты,
Под белокурой прядкою покрова…
Глазами встретились, остановился вдох…
Грудь переполнилась нектаром мироздания,
Где снова свидимся, об этом знал лишь Бог,
Душа цвела и путалось сознание…
Франческо молод, ей же двадцать шесть!
Свободен он, она жена и мама,
Но он любви своей, святую весть,
Омоет славою, сонет бессмертных храма!
Свидание с милой, лавка да приход,
Безмолвною, она осталась в сердце,
Не испытать губ влажных её мёд,
Не прикоснуться к золочёной дверце!
А время шло, поблекла красота,
С судьбой не спорят, места нет надежде,
А для него ЛаУра, как весна,
Красивая, любимая как прежде!
На двадцать один год, он пережил,
Но он любил её и после смерти,
ЛаУры образ нежностью светил
И вдохновлял в чертогах круговерти!
Итальянский поэт, автор сонетов о Мадонне Лауре, Франческо Петрарка (1304-1374), приехав в Прагу по приглашению короля Карла IV, влюбился в его супругу.
Души мостовые затерты до блеска:
Раз двести по ним пробежалась весна…
Si,si, primavera… Bon giorno, Франческо!
Пойдем-ка по Праге бродить дотемна!
И пусть нас века, догоняя, тревожат:
Их время одним открывает ключом…
Лаура меня, к сожаленью,моложе:
Да только она ведь совсем ни при чем!
За площадью домик — окошко над аркой:
Аптека «У Ангела»… Angelo…vi!
Старик-итальянец глядит на Петрарку:
«Нет в мире,carino,лекарств от любви!»
Ты просто Адам,повстречавшийся с Евой:
Рай — в сердце, где прячется слово «люблю»…
А если влюбился в саму королеву —
Ну что ж…обречен ревновать к королю.
Поэту даровано счастье такое
(Ты горечью душу себе не трави!):
Уйти за ворота чужого покоя,
Слагая сонеты о вечной любви.
*ит: si — да
primavera -весна
bon giorno -добрый день
vi — там
carino — миленький
Новоселов Лев Сергеевич
Нам этот лик прекрасный говорит,
Что на Земле — небес она жилица,
Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,
И что такой портрет не мог родиться,
Когда Художник с неземных орбит
Сошёл сюда — на смертных жён дивиться …
Франческо Петрарка, 1349 год
Эпохи Возрождения поэт —
Средь тех, кто заложил его основы,
ПЕТРАРКА, чьё божественное слово,
Лучом сонетов озарило свет.
Лаура де Новес, его звезда,
Пленивши сердце юного поэта,
И музою в его стихах воспета
С ним в вечности осталась навсегда.
Страстная пятница, апрель, когда
Придя в собор, он там Лауру встретил
Пленённый красотой, в толпе заметил,
Храня ей верность долгие года.
Ей — двадцать шесть, ему лишь двадцать три.
За нею вслед цепочкой дети, трое.
Спеша свечу поставить к аналою.
Он замер, сердце вздрогнуло в груди…
Словно богиня, нёсшая цветы,
С огромными и добрыми глазами,
Как сама женственность, возникши в храме,
Как идеал духовной чистоты.
«Благословен день, месяц, лето,час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край, и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз !
Благословляю сладость первой боли,
И стрел целенаправленный полёт,
И лук, что эти стрелы в сердце шлёт,
Искусного стрелка послушен воле.
Благословляю имя из имён
И голос мой, дрожавший от волненья,
Когда к любимой обращался он,
Благословляю все мои творенья
Во славу ей, и каждый вздох, и стон,
И помыслы мои — её владенья… »
Романтика, четырнадцатый век.
Турниры, схватки в честь Прекрасной Дамы,
Соперничество, превращаясь в драмы
И обагряя кровью белый снег.
Дух рыцарства — как верность, как оплот
Её достоинствам перед другими,
Подняв на щит, как символ, её имя
И драться за него, как Дон Кихот…
Навеки став несбыточной мечтой
И музой, хоть морщины исказили*
Её черты и сединой покрыли,
Но как тогда, пленяя красотой.
На свет явив одиннадцать детей,
В год первой встречи, в годы увяданья,
В его глазах — полна очарованья,
Пленяя, с каждым разом всё сильней.
И как тогда, под колокольный зов,
Её увидев в церкви Авиньона,
Не в силах отвести глаза, влюблённо
Франческо замирал пред ней, без слов…
Пред ней, идущей с мужем, глядя вслед.
Не обменявшись с ней двумя словами,
Тая в душе мучительное пламя,
Сжигавшее его десяток лет.
И возвратясь домой, писал сонет,
В пергамент свои чувства изливая.
Заметила ль она его — не зная.
Конечно, — «Да!», найдя себе ответ…
Писал, творя молитву небесам,
Чтобы Создатель, следуя Заветам,
Помог лучом Божественного Света
Соединиться этим двум сердцам.
И каялся, за то, что сам не смог
Преодолеть хоть помыслом сомненья
В греховности, хотя б прикосновенья,
К той, без которой он дышать не смог.
Лаура умерла, внеся свой вклад
Чуме, свирепствующей по планете.
В то самый день, когда Франческо встретил
Её в соборе, двадцать лет назад.
Мучительно переживал поэт
Уход возлюбленной, всю ночь рыдая,
Как без неё существовать, не зная,
Оплакивая ту, которой нет…
Лаура — его бренный талисман.
Отдав любовь своей нетленной лире,
Надеялся, что там, в загробном мире
Он, встретясь с ней, излечится от ран
Земных страстей. Там, с ней соединясь,
Никто любви их помешать не сможет,
Что, сжалившись, Господь ему поможет
Душою слиться с ней, в Раю уединясь…
«Я припадал к её стопам в стихах,
Сердечным жаром наполняя звуки,
И сам с собою пребывал в разлуке ;
Сам — на земле, а думы — в облаках
Я пел о золотых её кудрях,
Я воспевал её глаза и руки,
Блаженством райским почитая муки,
И вот теперь она — холодный прах.
А я без маяка, в скорлупке сирой
Сквозь шторм, который для меня не внове,
Плыву по жизни, правя наугад…»
—
« …Ты смотришь на меня из темноты
Моих ночей, придя из дальней дали :
Твои глаза ещё прекрасней стали,
Не изменила смерть твои черты.
Как счастлив я, что скрашиваешь ты
Мой долгий век, исполненный печали !
Кого я вижу рядом ? Не тебя ли,
В сиянии нетленной красоты.
Там, где когда-то песни были данью
Моей любви, где плачу я, скорбя
Отчаянья на грани, нет — за гранью
Но ты приходишь — и конец страданью :
Я различаю по шагам тебя,
По звуку речи, лику, одеянью.
Ты красок лик невиданный лишила,
Ты погасила, Смерть, прекрасный взгляд,
И опустел прекраснейший наряд,
Где благородная душа гостила.
Исчезло всё, что мне отрадно было,
Уста красноречивые молчат
И взор мой больше ничему не рад,
И слуху моему ничто не мило.
Но, к счастью, утешенье вновь и вновь
Приносит мне владычица моя
В другие утешенья я не верю.
И если б свет и речь Мадонны я
Мог воссоздать, внушил бы я любовь
Не только человеку — даже зверю.
Столь краток миг, и дума столь быстра,
Которые почиющую в Боге
Являют мне, что боль сильней подмоги ;
Но счастлив я — судьба ко мне добра.
Амур, всё тот же деспот, что вчера,
Дрожит, застав Мадонну на пороге
Моей души. Черты её не строги
И роковою негой речь щедра.
Величественной госпожой, живая
Она вступает в сердце — и тогда
Оно светлеет, вновь открыто свету.
И ослеплённая душа, вздыхая,
Ликует; « О великий час, когда
Твой взор открыл пред ней дорогу эту ! »…
Франческо Петрарка
Татьяна Цыркунова
Петрарка — истинной любви «соната»,
Он получил приз — «Золотой венец»
Общим решеньем Римского сената.
Как о любви Франческо говорил!
Со страстью, да ещё с большим трагизмом,
Бессмертные сонеты подарил —
Любовь в них сочеталась с гуманизмом.
Возлюбленной Лауре посвятил
Сонеты под названьем «Канцоньери»,
И до сих пор звучит любви мотив, —
В одном строю он с Данте Алигьери…
Не сладкие, тягучие стихи —
Написаны с таким большим надрывом,
Их строки громогласны и тихи –
Созвучные с души его порывом…
Он сложные трактаты написал —
Знаток латинской был литературы,
Давно отцом он гуманизма стал, —
Достоинством и светочем культуры.
Венеция его поэтом назвала…
В Париже всеми признан был героем,
Академия «Златой венец» дала…
И графский титул был ему присвоен.
Литературу так обогатил,
До наших дней дошло его горенье –
Лауру он всегда боготворил,
Ей посвятил бессмертное творенье…
Роберт Рождественский
Антонов Валерий
В стихах Рождественского Роберта,
свистя, проносятся мгновения.
И неизменно образ Родины
ему приносит вдохновение.
О стихах Роберта Рождественского
Давно, давно Поэта с нами нет.
А он в своей любви прощал обиды!
И повторим, спустя немало лет,
что холодна Она, как Антарктиды.
Кто не помянет только ныне
всех песен слов его, крылатых ?!
Храним мы память о России сыне,
из оттепели он той, шестидесятых.
Они ещё пройдут через века,
стихи любые стали словно веха.
Летят мгновения, что пули у виска
и звёздным в нежности бывает эхо!
Хоть ростом мал, зачислен в рать.
За всю страну солдат в ответе
и он погиб, но памятника не создать,
не хватит мрамора на всей планете.*
Сафо древнегреческая поэтесса
Стихи лились из уст Сафо,
Как флейты звук небесный.
Любви и страсти торжество,
Таинственно — прелестны.
Дом Муз её — Киприды дух
Витает здесь всемерно.
Глас лиры вновь чарует слух,
И власть её безмерна.
Одета в пурпур и шафран,
Хрупка, смугла — богиня,
С Олимпа сшедшая к ногам
Подруг, что с нею ныне.
В бокалы девушек легко
Вино младое льётся,
Как Афродиты молоко,
И сердце чаще бьётся…
Стихи гармонией полны,
Так чувственны и страстны.
До нежности обожжены —
Немыслимо — прекрасны.
Десятой Музою Сафо
Молва превозносила.
В ней тайна страсти, торжество
Любви, и неги сила.
Дом Муз Сафо и голос лиры
Такой волнующе — щемящий.
Любовь, как дар Киприды миру
В стихах к созвездиям летящих…
Михаил Светлов
Алевтина Зайцева
Вспоминая поэта-фронтовика.
Стихи «Каховка» и «Гренада»
В бою призывней всяких слов,
Сильней фашистского снаряда.
Их автор – Михаил Светлов.
Шёл он до самого Берлина
С блокнотом, на передовой.
Бывал в болотах, на трясине,
Где роты не теряли строй.
Коварен враг,страшны болота,
Когда с них в сторону чуть-чуть,
Но лишь вперёд вела пехота,
Торя к победе верный путь.
Посвщение Михаилу Светлову
Борис Львович Фроенченко
Нас время не пачкало тиной,
Оркестр не наигрывал туш —
На рейде ждала бригантина
Команду отчаянных душ…
И качку мелодии мерной,
И ветра пьянящий нектар,
И шум парусов Крузенштерна
Мы прятали в деки гитар…
Мы верили в искренность слова
И слало грядущему весть
Забытое имя Светлова,
Гренады высокая честь…
Мы были открыты друг другу,
Доверие — жизни цена
И песня ходила по кругу —
Бокал золотого вина…
Но небо копытами взрыто,
Забыты заветы отцов —
Лишь дикие танцы да ритмы,
Да шепот надсадный певцов…
И все-таки верю я — снова
/Ведь есть же наследники? Есть!/
Мы вспомним и имя Светлова,
И песни высокую честь!!!
Памяти Михаила Светлова
Нет выше богатства,
Чем честь, справедливость,
Свобода и братство!
И «пепел Клааса»
Стучал в моём сердце;
Искал средь поэтов
Я единоверца…
Искал я среди
Обжигающих слов! —
Мне песнь о Гренаде
Оставил Светлов…
Да, в дальнюю область,
В заоблачный плёс —
Где нету ни крови,
Ни пота, ни слёз —
Ушёл тот, кто жаждал
Конец положить…
Чтоб кровь перестали
Народную пить!
Но годы проходят,
И годы пройдут,
И память тех внуки
Борцов предадут —
За забугорные тачки,
Шмотьё…
Но песня Светлова
Всё в сердце моём!
Татьяна Цыркунова
Болел душою о Руси.
Разверсты были двери ада,
Молился: «Иисус, спаси…»
С плакатом-лозунгом трудился
Над переделкою Земли.
В Октябрь он мощной силой влился,
«Ты к смыслу здравому, прильни…»
Такая трудная задача,
Что раздвоением грозит.
Спешил себя переиначить —
Дамоклов меч над ним висит.
А сердце к мужику стремится,
Тот в лапоточках иль босой.
И бьется раненою птицей,
Пропавшей под времен косой.
Грудь тосковала и страдала,
Стоял на пограничье рас.
Разбил закрытые забрала,
Писал репризы без прикрас.
Сменил свой пыл многоголосый
На сон старух и стариков.
Поэт — певец медноволосый,
Товарищ Михаил Светлов…
Он взял фамилию Светлов
Эмилия Нечаева 2
Михаил Аркадьевич Светлов (настоящая фамилия – Шейнкман; 17 июня 1903– 28 сентября1964) — русский советский поэт, драматург. В годы ВОВ был на фронте военным корреспондентом.
Давно, тому уж много лет,
Родился человек-поэт.
Он взял фамилию Светлов,
Когда покинул отчий кров,
От света солнечных лучей
Над милой Родиной своей,
Степей, раскидистых садов
И звёзд над саваном снегов;
От света яркого костра
Любви, и Веры, и Добра;
От света пламенных сердец;
От света подвигов, побед.
И нёс в мир свет поэт-боец
И просто человек-поэт.
Сегодня, знаю, не в чести
Те комсомольские пути,
Которыми поэт шагал
И за собой стихами звал.
Забыт Светлов. А может, зря?
Как вы считаете, друзья?
Игорю Северянину
Ирина Ващенко
Лазурь — Северянин,
Любовь — Северянин,
Как свеж и приятен
Волнующий дух.
У моря шумит
И рождается пламень
Восторга и счастья,
Ликующий слух.
Любовь Северянин,
Отчизна и слезы,
Томленье и вера
Грядущих надежд,
Рожденное слово —
Великое слово
Средь тьмы и увечья
И просто невежд.
Игорю Северянину
Стиха высокого полёт!..
Как жил Поэт, Ты в настоящем,
В печалях, мелочах забот?..
Один.Без Родины. Годами.
Где силы творчества черпал?..
Простерлось Время между нами,
Но грежу тем, что близко знал,
Тебя, Мечтатель, Царь пера,
С Душою Богом осветлённой!
…Я коротаю вечера,
Строкой красы непревзойденной!
Симонову — сто!
28 ноября исполнилось бы 100 лет Константину Симонову, советскому писателю.
Не перепутать Вас с другим каким-то именем,
у Вас особый почерк и особенная стать,
я говорю сейчас о Константине Симонове,
писателе, которого люблю читать.
Все есть у Вас — стихи, статьи и проза,
есть пьесы, их героев не забыть,
в них люди ярко, искренно, без позы
живут, умея ненавидеть и любить!
Но… есть у Вас одно стихотворение,
и я, наверно, вряд ли ошибусь,
оно звучит, как трепетное откровение,
конечно, это «Жди меня и я вернусь».
На фронт шагали в сорок первом молодые,
и сердцем повторяли строки эти,
и до сих пор слова стихотворения — живые,
звучат они, как заклинание любви на свете!
Новоселов Лев Сергеевич
Скажите, кто был Симонов ? Забыли ?
Эх, молодёжь, того не может быть.
В программе школьной нет, не проходили…
Что ж, в духе времени, Россию не любить.
Не знать её историю, поэтов,
Героев, павших за неё, забыть
Конечно, для чего вам знать про это,
В мозгах лишь секс, да как бабло добыть.
Мы Константина Симонова знали,
Стихи его в сердцах, в душе храня.
Кто из солдат на фронте не читали
Тех, пламенных и вечных — Жди меня…
Стихи его, переписав, хранили
В кармане гимнастёрки, как жетон
Посмертный, рядом с фотоснимком милой,
Как для себя оставленный патрон.
И, бросивши последнюю гранату
Под чёрный танк, ползущий впереди,
За миг до пули, мчащей в грудь солдата,
Крик — Я вернусь, ты только очень жди…-
Все те, кто воевал в горячих точках,
На мушку взяв стреляющую гнусь
Нажав на спуск, в своих свинцовых строчках
Как клялся милой — Жди, и я вернусь !!
Он — журналист, поэт, писатель, воин,
Войну пройдя с начала, до конца,
Став неугодным нынче, он достоин
В анналах памяти и своего венца.
Ты, нынешний, — встречая День Победы
И поминая павших, не забудь
И за него, солдата выпить следом.
Забывчивость — как пуля в его грудь
О Константине Симонове
Татьяна Цыркунова
Вдова: Серова да Гудзенко…
Он широтой души готов
Опорой стать, надёжной «стенкой».
Не это главное ведь в нём, —
Сиротку-музу приголубил.
Перекрестил её огнём,
Любовной лирою углубил.
Как близок к прошлым был векам!
Напомнил мне он Гумилёва…
Подобны строки огонькам,
Любовь и чувственность — основа.
Как засверкало «Жди меня»!
Как же эссе его прекрасны!
Он был на линии огня…
Проходит это нитью красной…
Не только чувственность вела,
Бойцом он был, поэт, прозаик.
Довлели разные дела, —
Оставил много нам «мозаик»…
Над Буйничским* развеян прах, —
То поле было местом боя…
Остался Симонов в веках…
Дай, Господи, душе покоя!
Ярослав Смеляков
Антонов Валерий
Став фигурантом странных дел,
он в лагерях по воле рока
довольно много отсидел.
Но, несмотря на злоключенья
и заказных доносов ложь,
в стихах его ожесточенья
ты, к счастью, вовсе не найдёшь.
Михаилу Таничу
Алексей Чечулин 2
С любимой быть,с друзьями вместе,
Стихи писать,»Лесоповал»
Создать на ровном,вроде месте?!
И под зарю,и на заре
Мотив услышав подпевали:
В любой избе,в любом дворе,
Где песни Танича звучали.
Не остановишь,хоть ты «тресни»:
Души волнующий полёт.
И слов не выбросишь из песни,
Когда их сам Народ поёт.
И очень важно в мире этом,
Что юностью полна весна,
И тыл надёжный для поэта:
Любовь и Муза,и Жена!
Казалось,с лёгкостью швыряет
Пиит словесную руду:
Вот чёрный кот везде шныряет,
А белый лебедь на пруду…
Стихи писать-не лёгкий труд:
Потов сойдёт немало.
Порой перо-тяжёлый плуг,
И после строк усталость.
Пройти тернистый жизни путь:
Войну,тюрьму и лихолетья,
И не сломаться-в этом суть,
Поступок,стоящий поэта!
Алексей Толстой
Толстой Алексей слог окутывал тайной,
Романсы его у певцов на устах,
И сколько же музыки в вечных стихах…
Елена Николаевна Егорова
Колокольчики мои,
Цветики степные…
А. К. Толстой
Колокольчики Толстого,
Вы звените двести лет,
Поэтического слова
Дарите предвечный свет.
В ваших трелях — задушевность,
Удаль русская и стать,
И народная напевность,
И Христова благодать.
Колокольчики России —
Отзвуки колоколов.
Не смолкайте вы, родные,
Пойте вечно про любовь!
И с той поры, и с той поры, и с той поры исчез…
Даниил Хармс
Он радостно шёл,
Напевая страшилки,
Вдоль синего-синего тёмного леса,
Чудак, балабол,
Восемь глаз на затылке —
Певец авангарда, адепт декадентства.
Гулял не спеша,
Три эпохи вплетались
В число 36*. Две войны, словно плети.
Душою левша,
Но его «трали-вали»
Запоем читали смышлёные дети.
Короткие бриджи,
Высокие гетры,
Большие ботинки и трубка пирата,
Безумные книжки…
Их вредные ветры
Советской эпохи листали с азартом.
В них пели стрижи
И летали собаки,
А люди бесследно в лесу исчезали*.
«Ежи» и «Чижи»*
Доводили до драки…
И сам он исчез, заблудившись в печали.
Но знал, умирая
В тюрьме Ленинградской,
В психушке, с диагнозом «шизофрения» —
Не светит ни рая,
Ни ада… Болтаться
Придётся меж этим и тем.
За Россию…
* Даниил Хармс прожил 36 лет. Три эпохи: Октябрьская революция и две мировые войны.
* Аллюзия к стихотворению Хармса «Из дома вышел человек».
* «Ёж» и “Чиж» — детские журналы, в которых работал поэт.
Рос и рос, всем сплетням вопреки,
Но тебе суровый быт наскучил,
Стал писать ты для детей стихи.
Щурил глаз, подмигивал лукаво,
Внучке часто что-то говорил,
Повторяла за тобой, картаво,
И старалась, чтоб ты похвалил.